Франсин Риверс - Рассвет наступит неизбежно [As Sure as the Dawn]

«Господь — Пастырь мой; и я ни в чем не буду нуждаться».

Снова и снова Рицпа медленно повторяла про себя эти слова, чтобы успокоить свои нервы, а потом — еще медленнее, чтобы осознать всю ценность этих слов и испытать покой, который приносит это осознание.

При этом она уже не надеялась, что кто–то обратит на нее внимание.

— Виновен! В чем это я виновен? — ревел в это время Вар, стоя моей здоровой ноге; его лицо было искажено злобой.

— Сядь и выслушай меня! — кричал на него Атрет.

— Я уже вдоволь тебя наслушался! Кланяйся своему хилому Богу, если хочешь, а я не буду. Прощать? Я свою шею перед Ним не склоню.

— Ты склонишь перед Ним свою шею, или отправишься в ад!

Испугавшись, Халев закрыл ручками уши и заплакал. Рицпа взяла малыша на руки, прижала к себе и стала тихо успокаивать его. Атрет вконец вышел из себя.

— Унеси его! Уйдите отсюда!

Рицпа вышла из жилища, благодаря Бога за то, что ей выпала такая передышка. Облегченно вздохнув, она уткнулась в шею сыну. Его запах был ей так приятен!

— Он сердится не на тебя, малыш, — сказала она, целуя ребенка. — Он сердится на этот мир.

Тут к ним подбежали дети Марты с явным намерением поиграть со своим маленьким братиком. Засмеявшись, Рицпа опустила Халева на землю. Дети в деревне, как правило, бегали раздетыми и грязными. Матери отпускали их бегать по деревне, только следили, чтобы они не забредали слишком далеко. Халев обрадовался веселой компании, как и Рицпа. После разгоряченных споров сердитых мужчин такая перемена казалась настоящим благословением.

— Эльза! Дерек! — позвала Марта, сидя у ткацкого станка, стоявшего прямо у дверей ее дома. — Отойдите от Рицпы и не приставайте к ней.

— Они не мешают мне, Марта, — улыбнувшись, сказала Рицпа.

Марта не обратила на ее слова никакого внимания.

— Дерек! Быстро сюда!

Рицпа перестала улыбаться, когда дети уныло вернулись к матери. Всех остальных детей тоже позвали по домам, и Рицпа осталась на улице одна, а рядом с ней радостно прыгал Халев. Марта что–то торопливо сказала детям, кивнув в сторону леса. Они заспорили было, но быстро замолчали и пошли в другую сторону. Эльза оглянулась и посмотрела на Рицпу горьким взглядом.

— Эльза, иди!

Халев хотел пойти с ними. «За! За! За!» — пролепетал он, ковыляя за своей двоюродной сестренкой. Эльза, заплакав, побежали прочь. Халев упал. Вставая, он тоже заплакал. «За… за…»

Преодолевая мучительную душевную боль, Рицпа склонилась над ним и поставила его на ножки. Она отряхнула тунику Халева, поцеловала его. Потом взяла мальчика на руки и посмотрела на Марту. Ну как Марта может так поступать?

Уткнувшись лицом в шею Халеву, Рицпа помолилась. «Боже, забери от меня мой гнев», — пробормотала она, сдерживая слезы. Подняв голову, она увидела, что Марта сидит на своем месте, опустив голову и уронив руки на колени.

Гнев Рицпы тут же исчез. Марта не враждовала с ней. Она просто боялась. Когда Марта взглянула на нее, Рицпа улыбнулась в ответ, чтобы показать, что не держит на нее зла. Она помнила, каково ей самой было жить во мраке и в страхе.

— Пойдем–ка с тобой погуляем и навестим Феофила, — прошептала она Халеву и пошла по улице.

— Фео… Фео…

— Да, Фео, — Рицпа поудобнее усадила сына на руках и не спеша пошла к лесу.

Грубенхауз Феофила был уже почти готов. Перед жилищем горел небольшой костер, но Феофила нигде не было видно. Испытывая любопытство, Рицпа спустилась в жилище, чтобы осмотреть его изнутри. С тех пор как она последний раз навещала Феофила, он проделал большую работу. Вырытое углубление было полтора метра глубиной и три на четыре метра в периметре. В дальнем углу лежала куча соломы, на ней — два шерстяных одеяла. Рядом были аккуратно сложены вещи Феофила.

Над вырытым в земле помещением возвышалось нехитрое деревянное сооружение — двускатная крыша, которая держалась на длинном бревне, стоявшем на шести крепких сваях. Стены были сделаны из грубо отесанных досок, крыша была покрыта соломой, пол был глиняным.

В доме стоял запах свежевырытой земли. Сейчас внутри было прохладно, но Рицпа знала, что зимой, когда внутри будет гореть небольшой костер, дом будет наполнен уютным теплом.

— Ну как? — раздался за ее спиной и откуда–то сверху голос Феофила. Вздрогнув, Рицпа обернулась. Феофил уперся одной рукой в притолоку и смотрел вниз, улыбаясь ей.

— Здесь приветливее, чем в доме Вара, — заметила Рицпа и тут же пожалела о сказанном. Ей не хотелось никого критиковать. Когда она вышла на улицу, Феофил взял у нее Халева, поднял его над головой и встряхнул, вызывая у него веселый смех. Рицпа улыбалась, глядя, как Феофил играет с ее сыном. Атрет был так занят спорами со своими односельчанами, что на Халева у него уже не оставалось времени.

Тут она увидела, что на костре жарится заяц.

— Хороший, жирный, — заметил ее взгляд Феофил. — Оставайся, пообедай со мной.

— Я с удовольствием останусь, только пусть с тобой пообедает Халев. Я не голодна.

Вглядевшись в ее лицо, римлянин увидел, что она чем–то встревожена.

— Что–нибудь не так?

— Если помнить, с какими людьми мы живем, то, я думаю, все нормально, — уклончиво ответила Рицпа. — Он говорит им о Благой Вести. На самом деле он кричит, пытаясь вдолбить ее им в головы. Вар и все остальные тоже кричат, защищая власть Тиваза. — Рицпа села и потерла виски. — Он их не слушает. Они не слушают его. В общем, никто никого не слушает.

— Бог трудится в людях, несмотря на их недостатки, а иногда и с помощью этих недостатков. — Феофил опустил Халева на землю и слегка шлепнул его по спине.

Рицпа грустно посмотрела на него.

— Хочется в это верить, Феофил, но когда я смотрю на Атрета и слушаю его, то не вижу разницы между ним и всеми остальными, если не считать того, что я люблю его. Как мне хочется, чтобы он умел следить за своими словами!

Халев сел рядом и стал играть с травой. Продолжая говорить, Рицпа нежно поглаживала его по темным волосам.

— Вар и все остальные так упрямы и горды, что ничего не хотят слушать. И Атрет такой же. Иногда смотришь на него и кажется, что он вот–вот схватит Вара за глотку и задушит, если тот не примет Иисуса как своего Господа.

— Я подобное разочарование уже испытывал, — улыбнулся Феофил. — Путь в Германию был длинным.

Рицпа улыбнулась ему в ответ. Она помнила все гораздо лучше него, и ей не хотелось, чтобы Атрет снова стал таким, каким когда–то был.

У нее болела голова. Она снова потерла виски.